ЛЮБОВЬ ЗЕМНАЯ

8 1/2 марта

Эротическая сказка, посвященная Международному женскому дню. Герои данного произведения вымышлены, совпадение их имен с именами реальных лиц является случайным. Действие происходит в параллельном мире. В тексте присутствует ненормативная лексика, а также беглое описание плотских утех. Если вам меньше 18 лет, немедленно покиньте эту страницу. Если вы молитесь на своих политических кумиров, лучше не читайте.

Первый в Киеве национальный донецкий ресторан «Запойный Забой» готовился к официальной презентации, о чем и сообщала табличка над входом: «Открываемся завтра! Добро пожаловать, пацаны!». Здание заведения, выполненное в форме глянцевого террикона с уютно зарешеченными окошками, украшали и другие объявления: «Блюдо от шефа – цыпленок-гриль мгновенного приготовления «Взрыв метана», «К вашим услугам – доминошная, караоке-шансон и уютный бордель на втором этаже. Львовянки!», «Бизнес-ланч – от 913 гривень» и пр.

Местные жители, проходя мимо, злобно сплевывали под ноги и ругались, стараясь, впрочем, не попадать в объективы камер наблюдения. Блоггер Олена Билозерська готовила с дружками ночной поджог входной двери «Забоя» и доставала через нардепа Порубия дымовые шашки. Организация «Femen» красила груди в клеточку и репетировала флешмоб «Отбойный молоток вам в зад!».

Все они были неправы. Потому что хозяевами ресторана были вовсе не донецкие пацаны, а респектабельные британские предприниматели Жужа и Шон Куку – детки неунывающего лидера оппозиции Юлии Тимашенко, вовремя понявшие, у кого сейчас в Украине водится настоящее бабло. Сама Тимашенко резонно подозревала, что донецкие, проведав о таком замечательном заведении, быстро отберут его у Жужи и Шона в лучшем случае по себестоимости, но у нее на «Запойный Забой» были свои планы…

Хозяева ресторана и их мама сидели за длинным столом в банкетном зале под пластиковой копией пальмы Мерцалова и обсуждали детали завтрашней презентации. Юлия Тимашенко выглядела сногсшибательно: ее золотистые волосы были распущены и тщательно завиты под овечку, на затылке красовался кокетливый белый бантик под цвет платья, имеющего длинный разрез, из-под которого соблазнительно выглядывали во всю длину ее прелестные ножки. Мрачные Шон и Жужа в своих подчеркнуто деловых костюмах являли собой полный контраст с мамой и были похожи скорее на ее родителей. Впечатление портили только красные, обильно слезящиеся глаза Шона, как будто он только что вынюхал половину содержимого своей солонки, и грязная бандана с черепами, которую экстравагантный английский зять отказывался снимать наотрез.

Сутулый пианист в малиновом пиджаке, висевшем на его чахлом теле, словно мешок, откинул на спину толстую цепь с фальшивой позолотой и взял первый аккорд донецкой народной песни «Спят курганы темные». Шон поморщился и просительно заглянул в глаза Тимашенко:

– Мамо, ну почему ви нэ есть разрешать мне и Жужа позвать на презентейшен наших друзэй-байкеров? Ми их всэгда есть приглашай в свои ресторант…

– Да, мамо, Шончик прав, – подхватила Жужа. – Ребята обидятся, будет неудобно. Они ведь из самых модных байкерских клубов – «Псы Сатаны» и «Мразь из-под Асфальта». Крутые парни…

– На презентацию придут «донецкие», Жужечка, – меланхолично улыбнулась Тимашенко. – Они эту вашу «Мразь из-под Асфальта» под этот самый асфальт в пять минут закатают.

– Неправда ваша, мамо! – горячо возразил Шон. – Я есть был в донецкий шахта, там трудятся очень приветливый и работящий люди!

– Люди, которые трудятся в донецких шахтах – это не «донецкие», – продолжая улыбаться, возразила Тимашенко, – это бедняги, которые родились не в том месте и не в то время.

– Мамо, ты не на Майдане, говори попроще, – поморщилась Жужа.

– О, кстати о Майдане, – спохватилась Тимашенко и, притянув к себе лежащий на столе «iPad», зацокала по экрану своими очаровательными ноготками, набивая сообщение в «Твиттер».

«Только что в мою спальню ворвался брутальный Януковеч и схватил меня за попку! Друзья, все, кому дорога моя честь, – скорее на Майдан!!!», – прочитала Жужа вслух и с удивлением посмотрела на мать: – Мамо, что это?!

– Это? – широко улыбнулась Тимашенко. – Это то, о чем я и хотела с вами поговорить, дети мои…

У стола неслышно материализовался официант с голым торсом и лицом, обильно измазанным сажей под угольную пыль. На его голове была грязная оранжевая каска с включенным фонариком, а в руках – поднос с «блюдом от шефа» – обугленным цыпленком, тушка которого была обложена красивыми веночками из петрушки с надписью «От Юхима».

– Помнишь, Жужа, я тебе рассказывала о своей прабабке, цыганке Григорян-Капительман? – понизив голос, начала Тимашенко, когда официант ушел на кухню, стилизованную под луганскую копанку. – Так вот, она оставила мне в наследство не только серьги, которые ты подарила этому разгильдяю Шону…

– И вовсе он их не пропил! – взвилась Жужа. – У него их на пляже бомжи украли, сколько можно говорить!

– Да, истинно так, я лежал он зе битч, йес, – закивал головой покрасневший Шон. – Факинг битч…

– Ты бы лучше бандану снял свою вонючую, бич, – брезгливо сказала Тимашенко. – Или дал бы жене постирать, что ли.

– Не могу, – твердо ответил Шон. – Это имидж, йес. Я ее даже в постель не снимай.

– Оно и видно. У тебя, небось, и выхлопная труба твоя тряпками обмотана!

– Мамо, не начинай, – вспыхнула Жужа. – Наша интимная жизнь тебя не касается. Расскажи лучше, что тебе прабабушка еще подарила.

– О, это очень ценная вещь. – Тимашенко томно огладила себя по бокам. – Я ее использовала только три раза – с твоим папой, дядей Пашей (ну, ты его не знаешь, он сейчас в Америке живет) и Ющом, будь он проклят на веки вечные. И всякий раз я получала то, что хотела. Потом, конечно, все равно жизнь по-всякому поворачивалась, но тут главное – переломить ситуацию, вот что!

– И что же это за вещь? – зачарованно спросила Жужа.

Тимашенко усмехнулась и достала из сумочки флакон с какой-то мутной жидкостью.

– Эликсир любви! – воскликнула она, потрясая флаконом. – Вот где у меня теперь будет этот Януковеч! Достаточно трех капель на рюмку – и мужик твой по самые… ну, ты понимаешь. Совсем голову теряет, лишь бы только тебя… ну, гм, ясно, да? Остается ему только в нос кольцо вдеть и водить, как бычка на веревочке. В общем, хотела я с Яныком по-хорошему, но придется, видно, по-плохому. Вот, я ему уже и бокал персональный заготовила!

У Жужи отвисла челюсть.

– Мамо, ты не переутомилась случаем? Сколько километров сегодня бегала с утра?

– Хорошая мысль! – обрадовалась Тимашенко и, открыв «Твиттер», настрочила: «Сегодня с утра пробежала 150 километров. За мной гнался Януковеч, но сдох уже на втором круге. Сопляк!».

– Мамо! Это чудовищно!

Ответ Тимашенко утонул в грохоте ужасного взрыва. Входная дверь ресторана слетела с петель, и из клубящегося снаружи дыма в зал посыпались люди в черной форме, увешанные оружием с головы до ног. Периодически постреливая из автоматов в потолок, они рассыпались по ресторану, укладывая обслугу лицом вниз страшными ударами прикладов по хребту.

– Все на пол!!! – оглушительно заорал кто-то в мегафон. – Работает «Альфа»!

Шон Куку в панике полез под стол, но Тимашенко ухватила его за воротник и посадила на место.

– Сиди спокойно, зятек, нас это не касается, – сказала она. – Это Виктор Федорович в гости пожаловали.

– Кто?! Януковеч?! – воскликнула Жужа. – Ты что, пригласила сюда Януковеча?

– Ну да, – самодовольно ухмыльнулась Тимашенко и любовно встряхнула заветный флакон. – А чего тянуть? Сейчас он будет мне ножки целовать.

– Как же он повелся?

– А я ему сказала, что хочу оформить капитуляцию. Сдаю номера всех своих счетов в обмен на свободный выезд в Брюссель.

– Мамо, не смей! – закричали Шон и Жужа в один голос.

– Лучше сдайте эти номер счета нам, – предложил Шон. – Я вас вивэзу в Брюссел на мотоциклэ.

– Хрен вам, детки, – ухмыльнулась Тимашенко, наблюдая, как спецназовцы строят ресторанную обслугу в колонну по одному и выводят на улицу. Один из бойцов незаметно сорвал с шеи тапера цепь с фальшивой позолотой и, украдкой оглядевшись, сунул ее к себе в карман разгрузки.

Через минуту в опустевшем зале остался только шеф СБУ – грозный и красивый Холерий Ворошковский.

– Добрый день, друзья! – жизнерадостно поздоровался он, подходя к компании. – С Международным женским днем 8 марта!

Галантно наклонившись, он по очереди поцеловал руки Тимашенко и Жуже, обдав их легким запахом дорогого коньяка. Шон тоже было сунул Холерию свою промасленную ладонь, но тот с отвращением отшатнулся.

– Бандану сними, – тихо приказал он.

– Нэ могу, – развел руками Шон. – Это есть имидж. Байкер стайл, андестенд?

– Я сказал, бандану сними, обезьяна, – прошипел Ворошковский и упер в лоб зятя Тимашенко вороненый ствол пистолета «Дольче-Габбана» с золотыми накладками. – Или тебя пристрелить при попытке к бегству?

– Ноу, ноу! – воскликнул Шон и трясущимися руками стянул бандану с головы. Из-под нее на стол неожиданно упал пакетик с белым порошком.

– А, порошочек! – радостно воскликнул Холерий. – А не пройти ли вам со мной в воронок, дорогой сэр?

Тимашенко поспешно застучала ноготками в «Твиттер»: «Только что моему зятю Шону палач Ворошковский подбросил пакет с кокаином. Репрессии продолжаются! Все на Майдан, друзья!».

– Да ну вас, – обиделся Ворошковский, пряча пистолет в карман. – Задолбали со своими репрессиями, честное слово. Того не тронь, этого не тронь.

– Отчего же, забирайте, – миролюбиво сказала Тимашенко. – Я же понимаю, у вас работа такая.

– А вот и не заберу, – засмеялся Холерий. – Будто я не знаю, что вы спите и видите, как от зятька своего избавиться.

– Мамо, это правда?! – взвилась Жужа.

– Я никогда не вру, деточка, – подмигнул ей шеф СБУ и, подвинув ко рту усик микрофона, сказал: – Все чисто. Можете заходить, господа.

– Что это за порошок?! – яростным шепотом спросила Тимашенко у Шона.

– Так стиральний же! – развел руками Куку. – Байкерски традишн, раз в три мэсяц стирать бандана в Днепр собственним порошок!

– Поубивала бы, – злобно сплюнула Тимашенко.

Между тем в банкетный зал шумною гурьбой ввалилась веселая компания: премьер-министр Николай Озаров, первый заместитель главы президентской администрации Ирина Окимова, замглавы АП Анна Херман, спикер Верховной Рады Владимир Летвин, лидер фракции коммунистов Петр Симаненко с супругой Оксаной, народные депутаты Михаил Чечитов, Арсений Яцынюк и Елена Бандуренко, а также экс-президент Виктор Ющинко с секретарем Ириной Вениковой. Первым ковылял, с трудом переставляя намертво зафиксированную штифтами в колене правую ногу, Президент Украины Виктор Януковеч. В руке он держал украшенную драгоценными камнями трость из суперлегкого космического сплава, которая при необходимости превращалась в клюшку для гольфа одним нажатием потайной пружины.

– Мля… – севшим голосом прошептала Тимашенко. – Какого черта он всю эту шоблу с собой притащил?!

– Физкультпривет! – воскликнул Януковеч слегка нетрезвым голосом. – А мы тут случайно встретились у входа, ха-ха-ха! Здоровье в порядке – спасибо зарядке! С восьмым, как говорят, мартом, Юля и как там твою дочку… Зюзя, да?

– Жужа, – задиристо поправил Шон.

– А, вас я тоже знаю, мистер Кря, – приветливо кивнул Шону глава государства. – Увим… увик… ув… Увелкам ин Юкрейн, как говорят.

Януковеч, заботливо поддерживаемый под руки Летвином и Чечитовым, тяжело уселся на стул. Шумная гурьба последовала его примеру и принялась жадно поедать цыпленка-гриль мгновенного приготовления. Видно было, что до этого момента гуляки пили не закусывая.

– Виктор Федорович!.. – хрипло начала Тимашенко. – Дорогой Виктор Федорович! Я наполнила этот бокал игристым шампанским специально для вас… В знак уважения и моей глубочайшей признательности… В общем, выпейте до дна этот чудесный эликсир за присутствующих здесь дам!

– Ну, это, как говорят, можно, – согласился Януковеч, протягивая руку к бокалу, но посудину быстрым движением перехватил бдительный Холерий.

– Извините, государь, но там может быть какая-нибудь отрава, – твердо сказал он. – Я должен первым попробовать!

С этими словами он быстро поднес бокал к губам и одним героическим глотком осушил его до дна.

Тимашенко и Жужа побледнели.

– Ну? – заинтересованно спросил Януковеч. – Как ощущения?

Ворошковский, слегка покраснев, опустил глаза и посмотрел на свой пиджак, заметно встопорщившийся чуть ниже пряжки ремня.

– Нормальные ощущения, – деревянным голосом сказал он. – Абсолютно нормальные… Я пойду, пожалуй. Опасности нет, так что я пошел.

С этими словами Холерий опрометью бросился к выходу. Тимашенко увидела, шеф СБУ, прежде чем покинуть помещение, быстро поцеловал зеркало.

Лидер оппозиции зябко поежилась.

– А помнишь, Юля, как мы с тобой голыми на выборах фоткались? – весело воскликнул Яцынюк. – «Ду-у-уже технічний кандидат!», ха-ха-ха! У меня еще галстук был такой смешной.

– Заткнитесь, Арсений! – нервно перебила Тимашенко.

– Мамо, так это был не фотомонтаж?! – ошеломленно выкрикнула Жужа.

– Нет, ну почему, – пожал плечами Арсений. – В фотошопе обрабатывали очень сильно. Мамка ж твоя уже не девочка.

– Зато ты хуже бабы! – злобно сказала Тимашенко. – Я, пожалуй, пойду принесу всем выпить.

Она ушла в бар и принялась ожесточенно стрелять там пробками шампанского.

– Юлечка, тебе помочь? – весело осведомился Яцынюк. – После того, что между нами было…

– Кончайте хвастаться, Арсений Петрович, – поморщился Петр Симаненко. – Подумаешь, раз в жизни налево сходили, и то по предвыборной необходимости…

– Ну, мне с вами не тягаться, Петр Николаевич, – протянул Яцынюк, сексуально развалившись в кресле. – Вы уж ходок так ходок. Вон какую кралю себе отхватили под пенсию!

Оксана Симаненко густо покраснела и опустила глаза.

– Почуял весну, кролик похотливый, – добродушно прокомментировал Летвин. – Должен вам сказать, Арсений Петрович, что воспитанный мужчина никогда не будет выставлять напоказ свои внебрачные сношения.

– Это потому, что вам хвастать нечем, – парировал Яцынюк. – По мелочи работаете, Владимир Михалыч. А с Королевской, например, слабо переспать?

– Так, хватит. – Януковеч раздраженно стукнул кулаком по столу. – Давайте, как говорят, соблюдать православные ценности. Я тут всяких гетеросексуалистов не потерплю!

– Извиняюсь, Виктор Федорович, – скромно потупился Яцынюк, украдкой бросая жадный взгляд на вырез платья Оксаны Симаненко. – В этом ресторане просто флюиды какие-то…

Януковеч между тем с ласковой улыбкой повернулся к Жуже.

– Слышь, дочка, а музыки тут нету у вас? Ну, «Депеш Мод», там, Шуфутинский…

– Была музыка, так ваш Холерий нашего пианиста в кутузку уволок, – сварливо ответила Жужа.

– А пускай Леночка нам сыграет чего-нибудь! – весело воскликнул Чечитов, делая машинальный взмах правой рукой. – Леночка, ты же у нас музыкант каких мало! Давай, сбацай, не стесняйся!

Елена Бандуренко, автоматически повинуясь указующей руке Чечитова, жеманно раскланялась и уселась за пианино.

– Только я уже давно не музицировала, – предупредила она сдавленным голосом.

Сделав несколько глубоких вдохов, Елена принялась играть «Собачий вальс», от волнения частенько промахиваясь по клавишам.

– Здорово! – восхитился Чечитов. – Это Манчини, да? «Голубая пантера»!

– Да, – важно кивнул головой Януковеч. – И сексокопирование очень хорошее.

– Синкопирование, – дрожащим голосом поправила Бандуренко, повернувшись к Лидеру вполоборота и вследствие этого промахиваясь не меньше чем на терцию.

– Ми диез мажор, – определил Чечитов на слух. – А вальсы Жопена умеешь?

– Давайте лучше какой-нибудь романс, Леночка, – вмешался Летвин, охаживая ладную фигуру пианистки жадным взглядом. – Я знаю, вы прекрасно поете.

– Ну, – смутилась нардеп Бандуренко, – я, конечно, не готовилась, но…

Ее пальцы невпопад пробежали по клавишам, и Лена запела:

Белый шиповник, дикий шиповник

Графской жене принес.

В этот момент в кармане у Януковеча кто-то закричал: «Хозяин, б…! Возьми трубку! Хозяин, ..б твою мать, трубку возьми! Хули не берешь?!».

– Тихо всем! – гаркнул Януковеч и вытащил возмущающуюся мобилку. Лена от неожиданности пустила петуха и прекратила музицирование.

– Ну?.. Что? Как сбежала?!. А внуки?.. Эх, блин, я тебя, полковник, как говорят, в копанку закатаю. План «Перехват» объявили? Ну, смотри. Если она только до Киева доберется, считай, ты уже политический труп. Да. Все, пошел вон!

Президент с раздражением захлопнул мобильник и сунул его в карман.

– Что такое? Что такое, дорогой Виктор Федорович? – захлопотал вокруг шефа Чечитов. – Может, водички?

– Не надо мне водички, – раздраженно сказал Януковеч. – Люська моя из дому сбежала. Уже третий раз за этот квартал. Обычно ее, как говорят, на вокзале перехватывали у киевского поезда. А тут как в воду канула. Наверно, такси до Киева взяла. А попробуй его поймай, это такси. Если она мой портрет на лобовом стекле выставила, ее ни один гаишник не остановит!

– Любит она вас, Виктор Федорович, вот и рвется к вам, – просто сказал Чечитов. – Сегодня ж восьмое марта, а вы ее с утра, небось, и поздравить забыли.

– Ну так сам взял бы и поздравил, раз такой умный, – окрысился Януковеч. – Что я, обо всем помнить должен?.. Эх, черт, водки бы…

– Мальчики, шампанское! – Тимашенко с грохотом поставила на стол поднос с наполненными бокалами. – Ну, за прекрасных дам! Разбирайте.

Гости с радостным галдением потянулись к выпивке. Тимашенко ловко выдернула с подноса бокал, стоящий в стороне от других, и протянула его Януковечу.

– А это вам, Виктор Федорович! Персонально, как всегда, с особой любовью!

– Что-то долго ты возилась, – сварливо буркнул Президент, но выпивку взял с удовольствием.

Когда все потянулись чокаться, Януковеч вдруг отдернул свой бокал и хитро посмотрел на Тимашенко.

– Небось, подлила чего-нибудь, а, хитрюга? – подмигнул он Юле. – Какое-нибудь приворотное зелье, а? Ха-ха-ха!

– Ха-ха-ха! – подхватила Тимашенко сиплым голосом.

– Давай-ка вот чего – поменяемся, как говорят. Я твой выпью, а ты мой, идет?

– Идет, – легко согласилась Тимашенко и протянула президенту свой стакан.

Поменявшись тарой, они вместе с гостями осушили бокалы до дна.

Жужа смотрела на мать полными сочувствия глазами.

– Что, опять не получилось, да? – сочувственно прошептала она в ухо Тимашенко. – Он такой хитрый, этот Януковеч.

– Почему это не получилось? – хихикнула Юля. – Очень даже получилось!

– Как? Он же выпил из твоего бокала, а ты…

– А я во все бокалы эликсиру налила, – засмеялась Тимашенко. – Чтоб уж наверняка, понимаешь? Некогда мне тут с ним хороводы водить.

– Мамочка… И что же теперь будет? А как этот эликсир на женский организм действует?

– Понятия не имею, – хмыкнула Тимашенко. – Я его женщинам никогда не подливала… Ну что, Виктор Федорович? Как вам мое шампанское?

– Ничо, нормально, – сказал Януковеч безмятежно. – Артемовское.

– Взбодрило? – допытывалась Тимашенко. – Хотите чего-нибудь? Или кого-нибудь?

– Ну, пока не знаю, – пожал плечами глава государства. – А что, как говорят, должен?

– Должен, – загадочно улыбнулась Тимашенко и, привстав, поместила на стол оголенное колено. – Ну, как? Нравится?

– Конечно, нравится, – буркнул Януковеч. – Вот в мое колено, например, на прошлых выходных два штифта всадили и гайками завернули. Больно, зараза.

– Ничего не понимаю, – выдохнула Тимашенко, падая на стул. – Неужели не действует?!

В этот момент на ее бедро, раздвинув разрез, легла чья-то горячая рука.

Вздохнув с облегчением, Тимашенко подняла глаза и неожиданно встретилась с остекленевшим взглядом Шона Куку.

– Мамо, – проникновенно сказал Шон, – я вас льюблю. Я польюбил вас с той миньюты, когда толко увидель. И на дочке вашей женился, чтоб бить рядом с вами. Пойдемте ко мне на мотоцикль.

– Значит так, – зашипела гадюкой Юля, стукнув кулачками по столу. – Вот прямо сейчас ты, рокер сраный, наденешь свою вонючую бандану, и чтоб я тебя в моем доме больше не видела.

– Нэ могу, – страстно сказал рокер, просовывая руку еще дальше в разрез. – Если ты мэня нэ хочеш, в тот же вечер я умру.

– Чего вечера ждать-то, – мрачно сказала Тимашенко и, достав из сумочки железную телескопическую дубинку с тяжелым шариком на конце, с которой она не расставалась со дня инаугурации Януковеча, умелым движением отоварила зятя по голове. Зять влюбленно хрюкнул и потерял сознание.

– Мамо! – взвизгнула Жужа, вскакивая на ноги, и тут ее сзади с томным вздохом неловко облапил нардеп Чечитов.

– Звезда моя, – сказал Чечитов. – Мне грустно и легко, печаль моя светла, печаль моя полна тобою, тобой, одной тобой... Давай поиграем в бутылочку!

– Что ты там бормочешь, старый хрыч! – закричала Жужа и с размаху наступила Чечитову на ногу тонким каблуком.

– Ах, – сказал Чечитов. Лицо его посерело. – Какая сладкая боль… Ты рвешь мое сердце на куски. Ну, иди же ко мне, чертовка!

Жужа с нечеловеческой силой толкнула депутата на стол и шустро подскочила ко входу на кухню.

– Еще один шаг, ты, Чечитило, или как там тебя…

Чечитов порывисто бросился к девушке, но по пути споткнулся об умело выставленную трость Януковеча и рухнул лицом вниз.

– Ты что, Чечитов, белены, как говорят, напился?! – возмущенно рявкнул Януковеч. – Отстань немедленно от девки! Ей и так с такой мамкой несладко приходится, еще ты тут пристаешь, шлепер старый.

– Виктор Федорович, она покорила мое сердце! – захныкал Чечитов. – У меня бес в ребро!

– Белый шиповник, дикий шиповник

Разум отнять готов…

– пела Лена Бандуренко, пока на ее плечи не легли ласковые, умелые руки Владимира Летвина.

– Вы играйте, играйте, Леночка, – мягко сказал он. – А я вам пока помассирую трапециевидные мышцы. Они очень важны при длительном музицировании.

– Спасибо, Владимир Михайлович, – растроганно сказала нардеп Бандуренко.

– Можно просто Вова, – улыбнулся Летвин. – Разрешите поцеловать вам ручку?

Он едва ли не силой оторвал руку Леночки от клавиш и нежно поцеловал кончики ее пальцев, одновременно, как опытный ловелас, елозя средним пальцем по ее ладони.

– Вы такой галантный кавалер, Вова, – улыбнулась нардеп Бандуренко. – Женщины по вам, наверно, просто с ума сходят.

– Не то слово, – сказал Летвин и засунул руку Лены себе в штаны.

– Аааааа! – закричала Лена и вскочила на ноги, опрокинув табуреточку. – Вы что, с ума сошли?

– Увы, – трагическим голосом сказал Летвин.

В это время Петр Симаненко стоял на четвереньках под банкетным столом и нежно целовал икры замглавы АП Анны Херман.

– Петр, ну что вы делаете, право, – бессильно вздыхала Херман. – А вдруг кто-то увидит?

– А мне плевать, – запальчиво сказал Петр, аккуратно кусая Анну за розовую пятку. – Мне, кроме вас, никто не нужен.

– А как же ваша Оксана?..

Оксану поглаживал по груди, цокая языком от восхищения, весенний кролик Яцынюк.

– Слушай, ты такая обильная, я просто вне себя от восторга, – бормотал Арсений. – Я тебе квартиру куплю на Печерске.

– Что мне твоя квартира, – хмыкнула Оксана, но рук его от груди не отняла. – У нас с Петром Николаевичем целый дворец есть за городом.

– Ну да, натырил по мелочи у трудового народа, кровосос проклятый, – с ненавистью сказал Яцынюк, как бы невзначай просовывая палец за вырез платья партнерши. – Не то что я, честный банкир, у меня одни роялти такие, что тебе и не снились.

– Что мне твои роялти, – пожала плечами Оксана, вследствие чего ладонь Яцынюка проникла в ее декольте целиком. – Я на роялти не играю, так, разве что на гитаре Петр Николаевич учил.

– Да что ты заладила, «Петр Николаевич», «Петр Николаевич», – раздраженно фыркнул Арсений, аккуратно расстегивая нижнюю пуговицу на юбке девушки. – Сколько твоему Петру Николаевичу осталось? Ну пять лет, ну десять, а потом что? Он же старый!

– Не переживай, мальчик, – самодовольно усмехнулась Оксана, – он в себя такие мази втирает, что еще нас с тобой переживет.

– Я бы тебе тоже чего-нибудь втер, – признался Яцынюк и нежно обхватил рукой грудь партнерши под декольте.

Грудь была мягкой и теплой.

Виктор Ющинко прижал свою секретаршу Ирину Веникову в углу у камина, в котором потрескивали антрацитовые уголья.

– Ірино, я так давно хотів тобі сказати, – шептал он ей на ухо, нерешительно теребя ее руку с длинными ярко-красными когтями. – Я б дуже хотів, щоб ти знала...

– Чого б вам хотілося, Вікторе Андрійовичу? – Ирина с надеждой посмотрела в глаза шефу. – Скажіть, що вам треба, я все виконаю. Ви свята людина, пане полковнику мій синьоокий.

– Мені болить... мені болить у серці, Іриночко, так болить, що якби ж ти тільки знала, – хрипло выдавил из себя Ющинко.

– Де болить? Тут? – Ирина расстегнула Виктору Андреевичу рубашку на груди и шаловливо прошлась по ней коготками. – Нічого, я зараз допоможу. Я козачка твоя, я дружина твоя...

– Не знаю, чи ти зможеш, – просипел Ющинко, весь дрожа. – Розумієш, Ірочко, мені болить Україна.

– Тьфу, – злобно сплюнула Веникова, оттолкнула «пана полковника» и, рухнув на стул, налила себе водки.

Ющинко некоторое время смотрел на нее с убитым видом, затем залился слезами и убежал в туалет.

Премьер-министр Николай Озаров и замглавы АП Ирина Окимова вели ожесточенный научный спор на диване.

– Николай Яныч, я не понимаю ваших макроэкономических выкладок, – возмущенно говорила Окимова. – У вас же график кривой…

– Ну, я б вам сказав, что хоч вин и кривой, но так навить цикавише, – возразил премьер-министр. – Он когда ровный, что за интерес, туды-сюды… А коли вин кривой, то может потрапить у сами неочикувани места.

– Что-то я не поняла, – нахмурилась Окимова. – Куда вы свой график совать собрались?

– От сюда, – скромно показал Озаров и покраснел.

– Чего?! – Окимова порывисто вскочила с дивана. – Николай Яныч, вы что, пьяны?!

– Та то я тобою опьяненный, – признался глава правительства. – Очарованный, розумиеш, твоим экономическим хистом.

С этими словами он молниеносно сграбастал Окимову на диван и укусил за ягодицу.

– Этого требують интересы державы! – заявил он.

Внезапно Окимова расслабилась.

– Ну что ж, раз интересы державы требуют…

– Дуже, дуже требуют, – горячо зашептал Озаров. – Я навить и не знаю, шо станется с нашей державой, если мы с тобой сейчас не зиграем, як кажуть, у лошадку и наездника!

– А можно я сначала стих прочитаю? – скромно спросила Окимова. – Я его сама написала.

– Ну звичайно! Только покоротше, умоляю тебя. Отечество в опасносте!

Окимова приосанилась и начала монотонно читать, слегка раскачиваясь и делая длинные медитативные паузы между строками:

Мело по Банковой, мело

Ни в жизнь не встанет...

Озаров слушал стихотворение замглавы АП со все возрастающей тревогой. По мере развития сюжета его лицо бледнело и вытягивалось, а глаза тупели. Когда прозвучали последние строки, Николай Янович тихо выдохнул и скатился с дивана.

– Что ты зробыла з моим стебельком, ты, поэтесса?! – горестно сказал он.

Губы его дрожали. Из уголка рта стекала струйка слюны.

Не лучше чувствовал себя и Михаил Чечитов, от которого под прикрытием трости Януковеча сбежала на улицу быстроногая Жужа. Мерно раскачиваясь на полу, он бормотал что-то себе под нос и мастерил петлю из собственных подтяжек.

Опытный кавалер Симаненко уже поднялся от икр Анны Херман до внутренней стороны бедер. Анна Николаевна осуждающе качала головой, но оттолкнуть наглеца не решалась: она переживала, что он с горя может схватить инфаркт или еще чего похуже, а Петра Николаевича ей было все-таки жаль – в чем-то он был хороший человек, просто иногда чересчур заводной.

Яцынюк уже увел Оксану в номера на втором этаже и дарил ей там цветы.

А вот у Летвина, как ни странно, по-прежнему ничего не получалось. Лена Бандуренко была непоколебима, словно каменная стена, и даже самые верные способы совращения, которыми в совершенстве владел Владимир Михайлович, не приносили результата. От этого спикер заводился и постепенно терял голову.

– Отстаньте от меня, испорченный Вова! – строго говорила Лена. – Между прочим, у меня муж работает в МЧС!

– А у меня дочка «Дом роскоши» содержит, – парировал Вова. – Хочешь себе нижнее белье из золотой фольги?

– Мне уже его муж купил, и такое, что вашей дочке и не снилось!

– Не верю! Покажи!

– Не покажу!

– Тогда я тебе покажу. Только не здесь.

– Нет, здесь!.. Ой, нет, я оговорилась! Не надо, Вова!!

– Поздно.

Летвин решительно расстегнул молнию на брюках. Лена в ужасе закрыла глаза.

– Сейчас я тебе покажу, как я им умею музицировать на пианино. Спорим, твой муж так не умеет, а уж ты тем более! – гордо сказал Вова и, подойдя вплотную к инструменту, сыграл стаккато гамму ля минор.

– Может, вы им еще и арпеджио умеете? – Лена широко открыла глаза, не в силах устоять перед завораживающим зрелищем.

– Нет, арпеджио не умею, – скромно сказал Летвин, – и, как ты понимаешь, доминантсептаккорд тоже не возьму, особенно если еще и с разрешением. Но кое-то я разучил…

С этими словами он, двигаясь бочком вдоль клавиатуры, словно краб, принялся играть регтайм «Кленовый лист» Джоплина, периодически помогая себе руками в особенно трудных местах. Присутствующие в банкетном зале захлопали в такт. Неожиданно взбодрившийся Чечитов пригласил Веникову на танец.

Лена ревниво прищурилась и заиграла желваками.

– Ну все, хватит с меня этих непристойностей, – решительно сказала она и изо всех сил захлопнула крышку пианино.

– Аааааааа! – заорал Летвин и упал без чувств. Его «инструмент» моментально распух и посинел, являя собой зрелище исключительной отвратительности. Озарова вырвало в пепельницу.

– Господи, что ж с ним теперь будет? – сдавленно прошептала Анна Херман, непроизвольно сжимая бедрами голову Петра Симаненко, который немедленно заурчал от удовольствия.

– Да ничего страшного не будет, – успокоил ее Януковеч, все с той же безмятежностью наблюдавший за событиями. – У меня однажды вот так дверями лифта защемило. И ничего, подорожником обмотал – за два дня был как новенький.

– Тут, похоже, одним подорожником не отделаешься, – весело сказал Яцынюк, спускавшийся по лестнице со второго этажа под ручку с Оксаной. Лица у обоих были свежие и румяные. – Надо попросить у Петра Николаевича какую-нибудь мазь, он по этим делам большой специалист.

– Как раз по этим я не специалист, – возразил Симаненко, вылезая из-под стола. – Ему надо опухоль снять, а у меня мази наоборот… Ну, короче, сосудорасширяющие.

– Слушайте, Виктор Федорович, – тихо сказала Тимашенко, пристально заглядывая Януковечу в глаза, – ну скажите честно, неужели вы действительно вообще ничего не чувствуете?

– Не-а, – с ноткой сожаления в голосе сказал Президент. – Я сегодня в больницу на перевязку ездил, так мне там такое обезболивающее засадили, что я ниже пояса вообще ничего не чувствую.

– А! Так вот оно что!! – Тимашенко звонко хлопнула себя по лбу. – А я-то сижу голову ломаю!

Юлия Владимировна порывисто достала из сумочки заветный флакон и сунула его в руки Януковечу.

– Пейте! – решительно сказала она. – Пейте до дна, чтоб хватило!

– А что это? – подозрительно спросил Януковеч.

– Да вам-то какая разница?! Главное, что оно помогает!

Этот довод произвел на Президента должное впечатление, и, не успела Анна Херман, путаясь в голове Петра Симаненко, выбить в прыжке флакон из рук Гаранта, он осушил его одним молодецким глотком.

– Ну?! – выдохнула Тимашенко. Глаза ее горели.

– Тепло по членам разлилось, – признался Януковеч, расплываясь в широкой улыбке.

Внезапно его улыбка стала еще шире, и он опустил глаза под стол и даже, не до конца веря в происходящее, потрогал там рукой.

– Что?! – жадно спросила Тимашенко, подаваясь вперед всем телом.

– Ото самое, – признался Януковеч и окинул экс-премьершу маслянистым взглядом.

– Аллилуйя, – просияла Тимашенко и поставила на стол голую коленку.

Януковеч издал утробный рык голодного тигра, заприметившего в кустах беззащитную косулю, и, перегнувшись через стол, жадно схватил Тимашенко за бедро.

– Иди сюда, красотка! – прорычал он. – Как говорят, любовь-морковь!

– Не так быстро! – засмеялась Тимашенко, ловко выдергивая ляжку из цепких рук крепкого хозяйственника и проворно отбегая к лестнице, ведущей на второй этаж. – Сначала ты мне должен кое-что пообещать!

– Все что угодно, ангел мой! – заорал Януковеч и с удивительным для инвалида проворством метнулся к прелестнице, молниеносно работая тростью. Анна Херман бросилась было ему наперерез, но Виктор Федорович смахнул ее в сторону, будто кеглю. – Отдайся, Юлька, озолочу!

– Не катит, дорогой! – Тимашенко показала главе государства трепещущий розовый язычок, который мог свести с ума и менее разгоряченного человека, и с грацией горной серны устремилась вверх по лестнице.

Однако Януковеч опять перехитрил давнюю соперницу. Быстрым нажатием пружины он превратил свою трость в клюшку для гольфа и подцепил ею ногу лидера оппозиции. Тимашенко упала на ступеньки, и Президент умело навалился сверху.

– Попалась, чертовка! – воскликнул он, покрывая лицо Юлии Владимировны страстными поцелуями. – Теперь ты моя! Что хочешь для тебя сделаю! Премьером сделаю!

– Я уже была премьером! – простонала Тимашенко, возбуждающе ерзая под утробно рычащим Виктором Федоровичем. – Хочу быть Президентом!

– Да легко! – воскликнул Януковеч, мощным движением разрывая разрез платья хитрой оппозиционерки до самого пояса. – Да хоть сейчас!

– Виктор Федорович, опомнитесь! – закричали в один голос Херман, Яцынюк и Симаненко.

– Молчать, шестерки! – рыкнул Януковеч. – Кто сейчас дернется – в тюрьме сгною. Мне это президентство вот уже где! И вообще, какой с меня Президент? А вот из Юленьки – умницы, красавицы, народной целительницы, как говорят, – будет прекрасный глава государства! Весна обязательно придет!

Воспользовавшись длинным монологом партнера, Тимашенко слегка привстала на локтях и достала из сумочки красивую кожаную папку и золотую ручку.

– Вот, Виктор Федорович, извольте, я уже все бумаги подготовила. Вот акт отречения, вот указ о назначении меня Президентом…

– Давай, давай скорей! – вскричал Януковеч, одной рукой шурша в разрезе платья Тимашенко, а другой хватая ручку. – Где подписывать, показывай!

– Вот в этом месте, – жадно сказала Тимашенко. – Давайте я папочку поддержу, чтоб вам удобней было…

– Так, а что это у нас здесь происходит?!! – грозно грохнул под потолком визгливый, но волевой голос, которого никто из присутствующих сразу не узнал.

Никто, кроме Президента.

Людмила Януковеч стояла посреди полуразгромленного в ходе оргии банкетного зала, уперев руки в бока, будто чудом проснувшаяся, наконец, совесть нации. На голове у нее был меховой берет, а в руках – букет дешевых цветов с Соломенского рынка и корзинка с греческими чебуреками, купленными на трассе «Донецк – Мариуполь», по которой она объезжала посты группы перехвата.

– Я еще раз спрашиваю: что – здесь – происходит?! – рявкнула Людмила Александровна. – И что это за проходимец валяется тут с распухшим писюном?!

– Это Летвин, пианист-виртуоз, – сказал Януковеч.

– Витя, ты забыл подписать бумаги, – громко зашептала Тимашенко, отчаянно покусывая президентское ухо в последней несбыточной надежде.

Януковеч встал с нее и удивленно огляделся.

– Какие бумаги? – наконец, спросил он. Глава государства приходил в себя на глазах. – Слышь, Юлька, какие бумаги, я тебя спрашиваю?

– Ну, бумаги о своем отречении и моем назначении, – совсем уже неслышно прошептала Тимашенко и громко разрыдалась, закрыв лицо руками.

– Чудная девка, – покачал головой Януковеч. Безразлично отвернувшись от поверженной Тигрюли, Президент подошел к супруге и с видимым удовольствием чмокнул ее в сухую щеку. – Привет, дорогая. Как долетела?

– Спасибо, с ветерком, – буркнула Людмила Александровна. – От Вишневого пришлось на велосипеде прорываться. Наставил охраны, будто к тебе не жена ехала, а черт знает кто.

– Ну ты же знаешь, дорогая, как говорят… – смущенно пробормотал Януковеч, краснея.

– Знаю, знаю, – махнула рукой Людмила Александровна. – Вечно вляпаешься куда-нибудь на ровном месте… А вы чего пялитесь?! – Она гневно посмотрела на переминающихся с ноги на ногу гуляк, и те смущенно опустили глаза в пол.

– Ну-ка, марш по домам! – скомандовала Людмила Александровна. – Вас семьи ждут, дети, а вы все по кабакам шляетесь. Не нагуляетесь никак, растудыть… И этого виртуоза заберите, его в больницу надо. Глаза просто лубяные.

Гости шустро устремились к выходу, проскакивая мимо жены Януковеча неслышно, словно призраки. Яцынюк и Оксана Симаненко, пряча друг от друга глаза, утащили с собой стонущего Летвина.

– А кабачок хороший, – задумчиво сказала мужу Людмила Александровна. – Ты его, Витя, себе забери. Нечего добру пропадать.

Они вышли в обнимку.

Сзади глухо плакала Юлия Тимашенко, и Януковеч мимолетно пожалел ее.

«В сущности, она неплохая баба, – подумал он. – С придурью, конечно, но что-то в ней есть».

Внезапно он почувствовал мощный прилив возбуждения и, крепко обняв Людмилу Александровну за плечи, с давно забытым наслаждением зарылся носом в ее волосы.

На улице была весна.

СМ. ТАКЖЕ: Омнистия

Перепечатка, копирование или воспроизведение информации, содержащей ссылку
на агентство "Украинские Новости", в каком-либо виде строго запрещены
Редакция.   Реклама.   Экспорт.   Стартовая.
Copyright © 2004 «Обком». All rights reserved
Design © 2004 Max Bezugly